Жил-был Генчо-пастух, и было у него три печали-горести.
Первая печаль:всю жизнь он на хозяина работал, а себе добра не нажил.
Вторая печаль :волки у него овец в стаде резали, а третья печаль- жена его, старуха, любопытством его донимала, и порой не было ему, бедному, житья!
Вот пошёл он однажды в лес и чует, что откуда-то гарью тянет. Поглядел он и видит: горят кусты, трава тлеет, а на кочке моховой среди огня Золотая Змейка вьётся, корчится, выхода ищет, а выхода-то и нет, со всех сторон огонь.
И вдруг говорит Золотая Змейка человечьим голосом:
– С-с-с-паси меня, если у тебя сердце доброе!
Сердце у Генчо было доброе , протянул он ей свой посох, а Змейка сразу вползла к нему на плечи и вокруг шеи обвилась.
Испугался Генчо немного испрашивает:
– Ты меня уж не укусить ли собираешься?
– Нет, – отвечает Змейка, – не бойся. Только уж если начал дело доброе доканчивай: отнеси ты меня к моему отцу! Он над всеми змеями наибольший, он тебя наградит.
Понёс Генчо Змейку по лесной тропинке, куда она ему указала, и говорит ему Змейка:
– Не проси, не бери ты в награду ни серебра, ни золота, ни каменьев драгоценных! Проси только шипу змеиного, языку звериного и будет тебе от того счастье большое!
Пришли они к тайному месту посреди лесной чащи, и видит Генчо: стоят ворота, из живых змей сплетены.Посвистела, пошипела Золотая Змейка по-своему, распахнулись ворота на обе половинки, и открылся тайный ход прямо в змеиное царство.
Стали они туда спускаться. Сперва всё темно было, потом свет забрезжил. А как дошли до поворота, совсем светло стало, и открылся им золотой дворец красоты неописанной.
А Большой Змеи на пороге их встречает, чуть не плачет от радости. Рассказала ему Золотая Змейка всё, что приключилось. Большой Змей и говорит Генчо:
– Проси у меня, чего хочешь! Хочешь, сделаю я тебя первым богачом во всём государстве?
– Нет,- отвечает Генчо, – не надо мне богатства! Богач сладко ест, да плохо спит, всё за своё добро трясётся! А я спать люблю крепко – мне сны хорошие снятся!
– Тогда хочешь, я тебя царём сделаю, будешь всем царством править?-спрашивает Змей.
– Нет, – отвечает Генчо, – царя люди клянут, лихим словом поминают!.. Уж коли задумал ты меня наградить, научи меня шипу змеиному, языку звериному!
– Хорошо,- говорит Большой Змей, – не будет тебе отказу! Только знай: тайна эта большая! Если проболтаешься, хоть полсловечком себя выдашь, в тот же самый миг придёт твой смертный час.
– Не из болтливых я, – отвечает Генчо.
– Ну, тогда, — говорит Змей, — должен ты со мной три раза поцеловаться и будешь отныне знать-понимать шип змеиный, язык звериный!
Поцеловал Генчо три раза Большого Змея в пасть его змеиную, распрощались они, и пошёл Генчо домой.
Идёт он по лесу — и сердце у него радуется. Слышит он, о чём пташки в небе поют, о чём белки на ветках стрекочут, о чём пчела на цветке жужжит, и каждое слово понимает.
Дошёл он до хозяйского поля. В том паю дуб стоял. А на дуб два ворона сели и заспорили, кто из них старше.
Первый ворон говорит:
– Я старше тебя: я знаю, где царя Траяна схоронили!
А второй ворон отвечает:
– Нет, я старше тебя: я знаю, где царь Траян клад схоронил!
Первый спрашивает:
– Где?
А второй отвечает:
– А вот на этом самом мосте!
Генчо весь разговор-то понял, да и место заприметил. Сходил он домой, принёс лопату и выкопал клад несметный. Пошёл он к хозяину и отдал ему клад: не хотел он богатства. А хозяин на радостях подарил ему земли клочок, да коней пару, да овечек стадо, и стал Генчо сам себе хозяин.
Сам он в поле работал, сын его в горах овец пас, а старуха пироги пекла да мужа бранила, а он всё отмалчивался. Как старуха ни билась, ни выпытывала, откуда он про клад узнал, не сказал он ей об этом ни полсловечка.
Вот жили они, жили, и собрался Генчо на пастбище – сына проведать. Сел Генчо на коня , а жена его, старуха, на кобылу, и поехали. Только конь всё вперёд вырывается, а кобылка отстаёт. И слышит Генчо, конь над кобылицей подсмеивается:
– Ты что же отстаёшь?
А кобылка отвечает:
– Хорошо тебе ржать! Хозяин-то худ, а в хозяйке семь пуд!
Услыхал Генчо эти слова и как засмеётся! А старуха спрашивает:
– Ты чего?
А он, не подумал, возьми да и брякни:
– Это я над конём да над кобылкой!
А старуха спрашивает:
– Что ж ты в них смешного нашёл?
А Генчо уже спохватился да поскорее язык и прикусил:
– Да нет,- говорит,- это я так , смешинка в рот попала!
Вот приехали они под вечер на пастбище, поужинали и спать легли. А кругом волки воют. Слышит Генчо, воют волки, разговаривают:
– У-у-у! У-у-у! У-у-уговор, собаки, помните? Вы нас не троньте: мы трёх овец зарежем, двух себе возьмём, а третью вам оставим , жирную-ю-у-у!
А стадо стерегли три собаки. Две молодые, здоровые, а третий пёс – старый-престарый.
Всю жизнь он Генчо служил и за его добро со всеми грызться, так что у него только два зуба остались:; один сверху, один снизу. И сын Генчо, пастух, молодых собак кормил досыта, а старому псу одни объедки доставались, кости сухие — ему и не угрызть.
И вот молодые собаки волкам отвечают:
– Гам! Гам! Ладно, волки! Мы брехать будем, гам-гам-гам поднимем, а вас не тронем. Только вы нам овечку пожирней оставьте! Вы нам — мы вам! Вы нам — мы вам!
А верный старый нёс говорит:
– Я вам! Я вам, серые разбойники! Только троньте хозяйских овец! У меня ещё два зуба остались — задам я вам! Я вам!
Понял тут Генчо, отчего у него овцы пропадали. Сам встал и сына поднял, разогнали они волков и всю ночь сами стадо стерегли.
А утром Генчо сыну говорит:
– Молодых собак надо на живодёрню отвести, новых заведём, а старого пса я к себе на двор беру — пусть отдохнёт да отъестся, а то от него тут одна кожа да кости остались!
Пёс визжит от радости, прыгает вокруг Генчо, руки ему лижет. А старуха говорит:
– Тут дело нечисто! То ты клад нашёл, то над конём да кобылкой смеялся, а теперь новое дело удумал: здоровых собак, молодых на живодёрню вести, а старого пса к себе на двор! Это ты неспроста! У тебя какой-то секрет есть!
Генчо молчит. А она не отстаёт. Всю дорогу пилила да зудила: расскажи да растолкуй. Домой приехали — опять зудит да пилит: растолкуй да расскажи!
И так она его одолела, что сказал ей Генчо:
– Милая моя, жёнушка! Верно, есть у меня одни секрет, да никак я его открыть не могу, потому что если хоть пол словечка скажу, сразу настанет мой смертный час!
Ну, тут старуха еще пуще вздурила! Совсем любопытство её одолело! То зудила да пилила, а тут прямо поедом его ест!
Генчо и думает:
– Скажу — помру, а не скажу — все равно она меня загрызёт!»
Вот и сказал он ей:
– Милая моя жёнушка! Так и быть — видно, придётся мне свою тайну открыть. Только верь: помру я в тот же самый час. Надо будет меня похоронить честь-честью, поминки сделать, соседей позвать. Иди пеки пироги, обед поминальный готовь, а я тем временем себе гроб сколочу!
Старуха рада-радёхонька: как же, секрет сейчас узнает! Побежала она тесто ставить, а Генчо молотком стучит, гроб себе сколачивает.
Слышал всё это старый верный пёс, сидит он грустный-прегрустный, на хозяина глядит жалостно. Пожалел Генчо пса, кинул ему хлеба кусок, а пёс вздохнул и отвернулся — даже нюхать не стал.
А в это самое время проходил по двору петух. Увидел он хлеб, подскочил живёхонько и давай клевать.
Вот старый пёс и говорит петуху:
– Бесстыжий ты ,обжора! Хозяин наш умирать собирается, а тебе только бы зоб набивать! Уходи отсюда, пока я тебя не укусил: мне на твою жадность глядеть противно!
Удивился петух:
– Как, как, как умирает? По какому случаю?
Пёс ему всё и рассказал, о чем Генчо со старухой говорили.
Петух слушал, слушал, да и говорит:
– Кукареку! Туда и дорога дураку!
Пёс зарычал:
– Это ты про хозяина? Да я тебя разорву!
А петух говорит:
– Ты не бесись. А как иначе про него скажешь? Старуха дурит, а он, чем её в разум привести, сам в петлю лезет! Это ж курам на смех!
Слышит это Генчо, а сам и думает:
– А ведь петух — он дело говорит! И верно, курам на смех.
И кричит он старухе:
– Готовы ли пироги?
– Готовы, готовы, — отвечает жена.
– Ну, тогда обедать давай!
– А секрет-то какой? — говорит старуха.
– А секрет мой такой: будешь спрашивать, что тебя не касается, — услышишь то, что тебе не понравится!
А старуха была догадлива: ни о чём больше и спрашивать не стала.
Перестала с тех пор она его любопытством донимать, и зажил с ней Генчо так счастливо, что ни в сказке сказать, ни пером описать!